Я ВСЕГДА ОБРАЩАЛСЯ К ОТЦУ, КОГДА
сомневался. Именно ему я позвонил
в девять лет, плача от страха в свою
первую ночь вдали от дома. Имен-
но он был тем “настоящим” другом,
кто вправил мне мозги после того, как
женщина впервые сказала мне “да по-
шел ты”. И это он, прикованный к пос-
тели, утешал и поддерживал меня по
телефону, когда мой сын, чуть не по-
гибший в роддоме, провел несколько
недель в палате интенсивной терапии.
Кроме того, он был редким отцом,
позволявшим мне жить в соответ-
ствии с моими убеждениями. Благода-
ря его поддержке я смог отказаться от
карьеры юриста в пользу писательства.
И нашел женщину, говорившую “по-
шел ты” только по делу. Но в каждый
из этих поворотных моментов я ис-
пытывал страх, и это убеждало меня
в моей несостоятельности. Так как же
мне сейчас утешать его?
Я даже не могу сказать, что подде-
рживал те решения, которые довели его
до сегодняшнего состояния. Потому что
в душе считал их самоубийственными.
Отцу поставили диагноз в 2000 году.
Я хотел, чтобы он боролся, используя
все средства современной медицины,
но он решил ждать и наблюдать. Он ут-
верждал, что, по исследованиям, муж-
чины, которые просто наблюдают за те-
чением болезни, живут дольше, чем те,
кто настойчиво борется с раком проста-
ты. Что существуют побочные эффек-
ты химиотерапии и операций, включая
импотенцию и недержание. Но, думаю,
дело в личных причинах. Он видел, как
его отец умер от того же заболевания
в госпитале Флориды — страдающий,
парализованный и напичканный ме-
дикаментами. “Не делай эту операцию,
— сказал дед моему отцу, — грязное
это дело”. И отец решил противостоять
судьбе по своим правилам.
Спустя пять лет рак уже проник
в кости. Отец отказался от обезболи-
вающих, чтобы находиться в созна-
нии: по его словам, ему был интересен
опыт, который могла дать болезнь. Он
заявил, что никогда больше не встре-
тится с врачами.
Следующей осенью родители при-
гласили нас с женой на некоторое время
в гости. Отец уже готовился покинуть
нас. Он похудел почти на 40 кг и мучи-
тельно страдал от болей. Моя жена в это
время была на восьмом месяце. Наш
план был непреднамеренно поэтич-
ным: попрощаться и познакомить его
с внуком.
“Я чувствую себя хорошо”, — ска-
зал отец, когда мы приехали. Его голос
звучал спокойно. По его словам, он не
чувствовал ни страха смерти, ни грусти
расставания с семьей. Часть меня зна-
ла, что именно его исследования себя
привели к преодолению боли, депрес-
сии и клаустрофобии в собственной
спальне. Но в тот момент мне хотелось,
чтобы он проявил страх, сомнения,
уязвимость — мне казалось, что имен-
но так должен вести себя умирающий.
ГЛАВНОЕ
-
НЕ
ПОБЕДИТЬ СТРАХ
ИЛИ
СКРЫТЬ ЕГО, А,
СКОРЕЕ,
ПРИНЯТЬ
ЕГО
КАК
НЕОТДЕЛИМУЮ
ЧАСТЬ
МОМЕНТА
а руки превратились в какое-то посо-
бие по изучению связок.
На то, чтобы сдвинуться по кро-
вати на несколько сантиметров, у нас
ушло около часа. В конце концов он
положил руки мне на плечи, я поднял
его и посадил на край кровати, спус-
тив ноги на пол. Я немного поддержал
его в этом положении, и на мгновение
он успокоился. Потом я уложил его об-
ратно — и страх снова вернулся.
Сегодня ночью я спал в сосед-
ней комнате. Отец позвал меня к себе
в 5 утра. Он боролся, чтобы оставать-
ся в сознании, напуганный, по его сло-
вам, тем, что может уснуть и больше
не проснуться. Не было ни докторов,
ни медсестер, которым мы могли бы
позвонить. Ни морфина, чтобы при-
тупить боль или затуманить сознание.
Наша семья не была религиозной, по-
этому о Господе тоже не приходилось
говорить. Остались только отец и сын.
Этого, я думаю, он и хотел.
Я СНОВА ПОДУМАЛ О ТЕХ МГНОВЕНИЯХ, КОГДА
он помогал мне выстоять перед лицом
неопределенности. Он всегда обод-
рял, убеждал не бояться, верить в свою
способность преодолеть все, что ждет
меня на пути. И только в одном он
ошибался: страх — это не враг. Я толь-
ко сейчас это понял. Глав-
ное — не победить страх
или скрыть его, а, скорее,
принять его как неотде-
лимую часть момента.
Я подошел к краю
его кровати.
— Что ты делаешь? —
СИДЯ С НИМ 7 МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ, Я НЕ НАХОДИЛ
мудрых или хотя бы просто успокаи-
вающих слов. “Все настолько серьезно,
насколько ты считаешь это серьезным,
пап”, — говорил я, не уверенный в том,
верю ли я сам в свои слова.
— Мне нужно добраться до края
кровати, — сказал он чуть более ров-
ным голосом.
— Тебе надо отдохнуть.
— Мне нужно подняться и исполь-
зовать свои ноги по назначению, — от-
ветил он. — И не спорь со мной.
Я откинул одеяло и увидел, что бо-
лезнь сделала с ним. Уже несколь-
ко месяцев он не мог переворачивать-
ся сам. Ноги как палки, грудь впала,
спросил он.
— Ложусь спать вместе с тобой.
Я лег, чтобы быть рядом с ним в мо-
мент его неуверенности — так же как
он был рядом со мной, сколько я себя
помнил. Мгновение он молчал, а по-
том сказал:
— Это так здорово, что я могу обра-
титься к тебе вот так. Я не хотел.
..
— Я знаю, пап. Я знаю.
Мой отец продержался самые уны-
лые мартовские дни. В ночь на 26 мар-
та моя сестра спросила его, что он ду-
мает по поводу того, что завтра ему
исполнится 63 года. Он закрыл глазаб^
улыбнулся и ответил: “Думаю, это кфу-
то”. На следующее утро его не фгдгло. ■
